Все началось не после задержания Голунова, а с публикации фотографий с кучей якобы найденных в его квартире наркотиков. Я знаю Ваню больше десяти лет, он не употребляет. И все Ванины друзья это знают тоже. У нас было ощущение: сегодня подбросили наркотики Ивану, завтра — тебе. Мы быстро списались, создали чатик и решили выйти с одиночными пикетами. Стандартная практика. Если кого-то из независимых журналистов задерживают, коллеги встают у ГУВД по Москве на Петровке. Если приходит человек так 20, все очень рады.
Смена должна была занимать час. В 16:00 встает один, в 17:00 — другой и так далее. Людей в чатике все прибывало, и выяснилось, что время пикета сокращается до получаса. Создали файл в Экселе с очередью. Когда выяснилось, что смены делятся на семь с половиной минут, на Эксель забили.
© Александр Левинский
Первых десять человек, которые встали с плакатами в районе четырех вечера, сразу задержали. Я приехала на Петровку ближе к шести — там уже выстроилась приличная очередь из пары сотен человек. Люди все приходили и приходили. Большинство из них работали в медиа. Их мотивация была мне понятна, о ней говорила самая частая надпись на плакатах: «Я — Иван Голунов».
Раскаленный на тридцатиградусной жаре асфальт. Прилипшие к телу футболки. Вода в бутылках, которые все время шли по кругу и которых постоянно не хватало. Курсировавшие мимо полицейские автобусы с занавешенными шторами. Бесконечные крики с призывом расходиться. Мы стояли в огромной очереди из нескольких сотен человек, чтобы простоять три минуты с плакатом.
Люди зачитывали друг другу сообщения Тины Канделаки и Маргариты Симоньян: даже прогосударственные СМИ выступают за Голунова. Попутно поступали вести от коллег с Петербургского международного экономического форума: журналисты там отлавливали в кулуарах чиновников всех уровней и буквально забрасывали их вопросами о Ване. В топе новостей «Яндекса» отношения с Китаем падали, новости о Голунове поднимались.
© Александр Левинский
Народу все прибывало, вскоре был забит весь тротуар перед ГУВД, кто-то стоял через дорогу. Когда МВД заявило, что восемь из девяти опубликованных фотографий — фейк, все поняли это как собственную победу. Все происходило очень быстро. Беспредел, консолидация, результат.
Тем временем задержанных отпустили без предъявления обвинений. Стало ясно, что, вероятно, из-за ПМЭФ, полицейским дали приказ выступающих за Голунова не трогать. Но полицейские пытались утихомирить толпу. Они подогнали полицейскую машину и на полную мощность включали сирену. Все расползшиеся по окрестным кабакам немедленно прибегали обратно и начинали улюлюкать, чтобы ее перекричать. Когда машина уехала, все почувствовали давно забытое чувство безнаказанности.
В итоге очередь простояла восемь часов до полуночи. Хотя формально одиночные пикеты разрешены до десяти вечера, самые отважные задержались на Петровке на всю ночь и разошлись утром. Никого не задержали.
Но участники чатика волновались. Судебное заседание перенесли с пятницы на субботу. Предполагалось, что слушание будет в 9 утра в Никулинском районном суде. Но кто поедет в Раменки? Всем было очевидно, что к суду придет гораздо меньше людей, хотя именно там будет происходить самое важное.
* * *
В субботу обещали больше 30 градусов тепла. Раннее утро субботы — не вечер пятницы. Так что у суда к девяти утра было всего несколько телевизионщиков. «Единственный наличный мент утирает пот со лба и звонит по телефону», — написала в чатик журналистка Ольга Гринкруг.
В десять начались первые задержания. И тут же к суду стали подтягиваться протестующие — теперь не только журналисты. Стоять даже в одиночных пикетах у здания суда, по закону, нельзя, но вот просто стоять можно. Так что угрюмый серый дворик Никулинского суда к полудню стал похож на коктейльную вечеринку. Люди в летней одежде стояли, разбившись на группы. В сквере рядом с судом девушки читали книги. Напротив ребята устроили пикник. Воду в этот раз привозили литрами, покупая на свои для всех. Многие взяли с собой запасные футболки, еду, кучу сигарет, пауэрбанки, и все этим друг с другом делились. Но людей было не больше сотни.
© Александр Левинский
К обеду выяснилось, что у Вани может быть сломано ребро после избиений в милиции. Что полиция отказывает в госпитализации. Что суд может состояться заочно или вовсе будет перенесен. Люди все больше утыкались в телефоны. Эйфория сменялась изматывающим ожиданием.
После семи прошла информация, что Ивана скоро повезут в суд. И тут к зданию стали стекаться сотни людей. Если в пятницу средний возраст пикетчиков был около тридцати, то в субботу — уже около двадцати. Одной из задержанных девочек было 16. Когда она разворачивала плакат, ее руки дрожали.
Ваню привезли около восьми вечера. Пресс-секретарь Никулинского суда Мадонна Кочина пообещала впустить всех желающих. Сразу же началась давка на вход. Несколько женщин пытались удержать дверь так рьяно, что она слетела с петель. Кто-то под натиском полицейских упал. Толпа заорала «Позор». Пошел дождь. В итоге впустили только федеральные каналы, «Дождь», RTVI, фотографов и несколько репортеров.
Когда журналисты федеральных каналов отдавливали друг другу ноги штативами и громко спорили на входе, вокруг злобно шутили, что если они съедят друг друга, мир несильно пострадает. Стоявший рядом со мной усатый оператор тоже посмеивался. Я спросила его, откуда он. Выяснилось, что с Russia Today. Все заржали. Стоявший рядом репортер ТВЦ осек меня: «Здесь мы просто коллеги». И я очень жалею, что не спросила его, чувствовал ли он себя в этот день Иваном Голуновым. Мне кажется, да.
© Александр Левинский
Самым жестким из полицейских был человек, которого я опознала по сообщениям в телеграм-каналах. Утром того же дня он не давал Голунову в больнице общаться с адвокатами. Это капитан полиции Илья Петрович Телешов, он руководил разгонами нескольких митингов, снимался в сериале «Откройте, полиция!» на телеканале «Москва 24».
Какой-то разгоряченный молодой человек спросил Телешова, есть ли у него дети. «Представьте себе, есть». «И как ты им в глаза будешь смотреть?» «А вы мне не тыкайте». Я увидела лицо Телешова крупным планом в видеокамере разбежкинской документалистки. Его было жалко.
Тем временем в суде происходили чудеса: адвокатам дали всего по 15 минут, чтобы ознакомиться с материалами дела. А ордер одной из них — Ольги Динзе — по словам главы «Агоры» Павла Чикова, и вовсе «потеряли». Толпа разозлилась.
Оказалось, что окна зала выходят в переулок, и толпа встала под окнами и стала кричать «Свободу Голунову». Кто-то хорошо поставленным голосом попытался завести «Россия без Путина». «О, ну нет», — сказал кто-то у меня над ухом.
Заседание продлилось два часа. Все это время толпа склоняла на все лады «Иван» и «свобода». Из зала заседания слали эсэмэски: «Орите громче», «Ваня вас слышит», «Галя (Тимченко — Ред.) просит кричать громче». Когда стали зачитывать приговор, толпа за окнами орала атак яростно, что в зале не слышали деталей приговора. Сразу несколько человек из зала прислали мне такие эсэмэски. Скорость попадания их в общие чатики была такой, что уже через три минуты толпа затихла.
«Дождь» устроил прямую трансляцию, и, чтобы услышать приговор, все уткнулись в телефоны. И после слов «домашний арест» толпа завопила так, будто Ваня на свободе.
Очевидность этой несправедливости, грубость, с которой она была осуществлена, объединила людей. Всем было ясно: это простой парень, который попал под колеса. Каждый был готов с ним идентифицироваться. То, что происходило в эти два дня, было протестом против нашей «выученной беспомощности».
Кто-то из репортеров прогосударственных федеральных каналов обратил внимание на смешного деда. Тот вторые сутки стоял, обклеенный плакатами про КГБ. Деду 64. Его зовут Григорий Саксонов. Уже 4 года по 14 часов в день два раза в неделю он стоит на мосту, где убили Немцова, охраняет цветы и фотографии. Я его спросила, что он думает. «На Серебренникове было столько же народу. Но как-то было там тоскливо. Госгранты, руководитель. Политика. А здесь… Это же прямо происходит у тебя дома. Значит, все. Сегодня Иван — завтра ты. И я как-то понял, что завтра я».
Источник: