Вчера на «Медузе» появился новый текст в связи с делом «Сети» [∗] — признание Алексея Полтавца в том, что он лично убил Артема Дорофеева, вместе с подробным рассказом о том, что этому предшествовало.
Дело «Сети» — это плотный клубок сложных вопросов, на которые общество чувствует себя обязанным найти ответы. Глеб Напреенко сомневается в том, насколько они вообще возможны в коллективном режиме.
1.
Дело «Сети» прихлопнуло словами «Сеть» и «терроризм» одиннадцать разных людей, стремясь превратить их в некую единую социально опасную массу. Глагол «прихлопнуть» тут лишен метафоричности — чтобы объединить этих одиннадцатерых в якобы террористическую сеть, использовали пытки. Фигурантов дела буквально заклеймили: появление подписи под требуемыми показаниями напрямую связано с появлением «укусов насекомых» на теле. Это клеймо — сродни тому, которое наносили на рабов, — было призвано утвердить господство государства, от имени безопасности которого его и нанесли. Сообразно картине, рисуемой идеологами обвинения «Сети», государство мыслится как единый монолит, выжигающий каленым железом опасную заразу из своего тела.
Но многие увидели в деле «Сети» не закон, обрушивающий свою мощь на тела преступников, а обрушение самого закона, его обращение в инструмент произвола. Ответом стало иное единение — общественная солидарность против пыток и профанации работы следствия и судопроизводства; материализацией этого единения стали также иного рода сбор подписей — под открытыми письмами — и иного рода задействование тел — в одиночных пикетах.
И под этим протестным единением подспудно возник идеал: смутный образ того, ради кого, — а не только того, против чего. На этот идеальный образ как таковой никто не обращал особого внимания — до скандальной публикации на «Медузе», подготовленной Максимом Солоповым и Кристиной Сафоновой.
2.
После выхода в свет нашумевшей статьи, где утверждается, что некоторые из пензенских фигурантов дела «Сети», возможно, торговали наркотиками и были причастны к убийству двоих соратников, единение общественности вдруг оказалось под вопросом. Ранее не слишком рефлексируемый образ фигурантов дела «Сети» обнаружил для многих свое существование — обнаружил, лишь дав трещину. Некоторые отчаянно стремились этот образ отреставрировать; некоторые испытывали искушение обратиться теперь для описания ситуации к иным готовым трафаретам вроде «Бесов» Достоевского; другие говорили, что суть вообще в другом — в недопустимости пыток, даже если некоторые фигуранты были убийцами.
Среди многих высказываний здесь хочется отметить одно — пост Алексея Полиховича. В этом посте Полихович рассказывает, что к нему из тех же источников, что и к «Медузе», уже обращались с той же информацией, но он, не имея возможности разобраться, насколько эта информация может быть верна, не предал ее публичной огласке. Однако в потоке речи, вызванном публикацией на «Медузе», мое внимание к этому тексту привлекло другое — то, что Полихович пишет о своей расщепленности.
Полихович пишет о том, что не может похвалить «Медузу» за текст, но все же рад, что наконец было высказано то, о чем сам он не знал, как говорить (и говорить ли). Он пишет о нерешительности и метаниях, которые пережил, — между разными моральными соображениями, а также разными позициями: журналиста, правозащитника, активиста. Эти метания — кризис идеи единства: кризис, где человек обнаруживается как живой, наделенный желаниями и сомнениями субъект, а не как социальная функция.
Помимо всех своих прагматических и содержательных изъянов текст «Медузы» заставил многих заговорить о том, что обвиняемые вообще-то были не только жертвами, но и чего-то хотели, чего-то искали, в чем-то путались, во что-то верили, чем-то упивались.
Можно было бы возразить, что это сейчас ни к чему и вредит общему делу, что расщепленность при всей своей человечности оказывается на руку тому, что никакой расщепленности для внешнего взгляда не обнаруживает, — слаженной работе ФСБ, следствия и судопроизводства. Но все же ценность происходящего, казалось, можно было найти в том, что возник шанс опереться на различение, на разлом, на вопрошание — а не на спайку, не на уплощение и не на уподобление, которыми и так успешно оперирует сторона обвинения. Опереться на различение, например, в ответе на вопрос: за что и против чего готов или не готов выступать каждый из участников общественного движения в поддержку фигурантов дела «Сети» — дела о мнимом терроризме?
Но даже под такой постановкой вопроса у многих сохранялась подспудная надежда: что написанное в статье «Медузы» — скорее, неправда, чем правда, что пошатнувшийся было идеал в конце концов все-таки спасет нас от расщепления, подобно мессии.
3.
После второй публикации на «Медузе» — публикации монолога Алексея Полтавца, где он, если верить тексту, признается в участии в совершенном убийстве, — на такое спасение рассчитывать стало сложнее. На этот раз «Медуза» опубликовала текст, подобный слепящей вспышке, от которой хочется отвести глаза: вне зависимости от степени его правдивости здесь, в публичном признании об убийстве, на кону нечто большее — то, что находится по ту сторону этики как политической прагматики или верности общему благу и что обнаруживает недостаточность любых объяснений. Мессия не явится, и этика тут показала свою безжалостную сторону — в духе текстов де Сада, где самым мучительным для жертвы оказываются не пытки, а принуждение ее к отчуждающему моральному выбору из двух зол, где никакого избавления уже не светит.
Так в истории вокруг пензенских фигурантов дела «Сети» и двух публикаций на «Медузе» обнажилась проблема веры. Как человек верит, сам того не замечая? Как вера хватает нас за живое? Необходимо ли верить, чтобы иметь решимость? Обязательно ли это должна быть вера во благо? Возможно ли опереться тут на что-то, кроме идеализированной картинки?
Это вопросы, которые не решаются путем сплочения, — и потому оставим их открытыми.
[∗] Организация признана террористической и запрещена в РФ.
Подписывайтесь на наши обновления
Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом интересном за 7 дней
Лента наших текущих обновлений в Яндекс.Дзен
RSS-поток новостей COLTA.RU
Источник: